Первые опыты по искусственному осеменению женщин, страдающих бесплодием, были предприняты в Англии еще в конце XVIII века. Однако лишь в ХХ столетии, когда медицинская наука достигла больших успехов в понимании основных процессов репродуктивной физиологии человека, такая практика получила широкое распространение. Использование донорской спермы стало все чаще применяться в тех случаях, когда причиной бесплодия является органическое или функциональное расстройство репродуктивной способности мужа. В большинстве стран анонимность донора спермы признана существующей юридической практикой. Однако во многих случаях это не помогло избежать серьезных нравственных коллизий и мучительных переживаний детей, которые так или иначе узнали тайну своего рождения.

Вместе с тем, искусственная инсеминация не является универсальным средством преодоления бесплодия. Она совершенно неэффективна, например, в случае полной непроходимости фаллопиевых труб. Новым существенным прорывом в технике вспомогательной репродукции стал метод экстракорпорального оплодотворения с последующим переносом эмбриона в матку, который впервые удалось применить на практике в 1978 году. Немногим более двадцати лет минуло с того дня, когда в одной из кембриджских клиник на свет появилась Луиза Браун - первый "ребенок из пробирки", зачатый в лабораторных условиях и лишь затем выношенный в материнской утробе. В нашей стране первый успешный опыт такого рода был осуществлен в 1986 году. Теперь в мире насчитывается уже не менее двухсот тысяч детей, зачатых in vitro, из них более двух тысяч живут в России.

Развитие репродуктивных технологий позволило использовать такие возможности, как донорство яйцеклеток или оплодотворенных эмбрионов, вынашивание эмбриона женщиной-реципиентом или "суррогатной матерью", которая обязуется "вернуть" рожденного ею ребенка "генетическим родителям" или иным лицам, заключившим с нею контракт. Нередко такая практика приводила к конфликтам между "суррогатной" и "генетической" матерью, которые кончались разбирательством дела в суде. Неизбежная коммерциализация отношений, связанных с донорством половых клеток и эмбрионов, поставила перед юристами вопрос о "праве собственности" на человеческий эмбрион. Кроме того, горячие дискуссии породил вопрос о статусе эмбриона, о юридических и этических границах допустимого в экспериментах над ним. В жидком азоте хранятся тысячи и тысячи "лишних" эмбрионов, которые были заготовлены для имплантации в матку на случай неудачи предыдущих попыток.

Что делать с ними по истечении "срока хранения"?

Можно ли использовать человеческие эмбрионы в научно-исследовательских, терапевтических или промышленных целях? Позволительно ли прибегать к предимплантационной диагностике ради выявления возможных генетических дефектов или для определения пола будущего ребенка в том случае, если супруги желали бы, например, рождения мальчика, а не девочки?

Можно ли пойти на определенные генетические манипуляции с целью появления на свет ребенка с желательными для родителей качествами (теоретически такой подбор свойств может оказаться осуществимым)? Относятся ли так называемые "репродуктивные права", то есть право иметь детей, и притом ровно столько, сколько хочется, к числу неотъемлемых прав человека? Должны ли быть наделены ими наравне с "обычными" супружескими парами лица, принадлежащие к "сексуальным меньшинствам"? Правильно ли поступают медики, прибегая ради одновременного получения большого количества яйцеклеток к гормональной гиперстимуляции женщины, что, по мнению многих врачей, приводит к преждевременному наступлению климактерического периода и существенно повышает риск раковых заболеваний?

На протяжении последних десятилетий все эти проблемы обсуждаются медиками и юристами, философами и богословами в разных странах мира, а также в различных международных организациях. Однако единодушия достигнуть не удается. И даже законодательства европейских государств, например, Франции, Италии и Швейцарии, содержат противоречивые ответы на приведенные выше вопросы. В других странах, включая Россию, законодательное регулирование деятельности в области репродуктивных технологий и исследований практически отсутствует. Далеки от согласия и специалисты в области медицинской этики.

С одной стороны, нельзя не принимать во внимание интересы миллионов мужчин и женщин, страдающих от бесплодия и порой готовых на все ради того, чтобы обрести радость материнства или отцовства. Понятна также заинтересованность ученых, которые настаивают на том, что ради пользы значительной части человечества и дальнейшего совершенствования репродукционно-технологического процесса мы должны признать необходимость экспериментов на эмбрионах и внедрения новых методик. С другой стороны, многие осознают, к каким колоссальным и опасным сдвигам в области самопонимания человека приводит нас продолжающееся расширение технологического вмешательства в возникновение человеческой жизни, способное расшатать фундаментальные устои человеческого общества.

Совершенно ясно, что новые методики человеческой репродукции настоятельно требуют православного богословского осмысления, а порождаемые ими этические проблемы - внятного и хорошо продуманного церковного ответа. В готовом виде православная традиция такого ответа, конечно, не содержит. Однако искать его следует, опираясь на свидетельство Божественного Откровения, представленное в Священном Писании и Предании Церкви.

В основу богословского осмысления вопроса об искусственном и экстракорпоральном оплодотворении с православной точки зрения могут быть положены следующие принципы. Рождение детей, по учению Церкви, одна из важнейших целей брака. "Плодитесь и размножайтесь", - повелевает Бог первой чете в книге Бытия (Быт. 1, 28). "Вот наследие от Господа: дети; награда от Него - плод чрева", - восклицает псалмопевец (Пс. 126, 3). О радости рождения человека в мир говорит Иисус в Евангелии от Иоанна (Ин. 16, 21), а другой новозаветный автор утверждает, что "жена... спасется через чадородие" (1 Тим. 2, 15).

В ектениях и молитвах брачного венчания Православная Церковь многократно молится о том, чтобы Бог подал новобрачным "плод чрева на пользу" и "возвеселил их видением сынов и дщерей". Вслед за Отцами Церкви современные православные богословы видят в рождении детей "яркое и значительное выражение и печать союза любви", в котором супруги "соучаствуют с Богом в творении новых человеческих существ"1.

Однако деторождение - отнюдь не единственная и, по учению ряда Святых Отцов, даже не главная цель брака в понимании Православной Церкви2. Златоуст определяет брак как "таинство любви" - особой, исключительной любви и близости двоих, в которой они становятся "уже не двое, но одна плоть" (Мф. 19, 5; Быт. 2, 24). Ибо, как поясняет тот же Иоанн Златоуст, "любовь такова, что любящие составляют уже не два, а одного человека, чего не может сделать ничто, кроме любви"3. В этом смысле этическая ценность сексуальных отношений мужа и жены, в которых наиболее полно проявляется брачное единство в любви и взаимной самоотдаче, отнюдь не сводится к воспроизводству рода. "Муж жене воздавай должное, подобно и жена мужу. Жена над своим телом не властна, но муж; подобно и муж над своим телом не властен, но жена. Не отнимайте себя друг у друга, разве лишь по согласию, на срок, чтобы освободить время для молитвы, а потом опять вместе будьте, чтобы не искушал вас сатана неумеренностью", - учит апостол Павел (1 Кор. 7, 3-5) 4. "Единомыслие душ и телес" - вот та высокая цель брачного союза, о достижении которой мы молимся в Последовании венчания.

Целостность брачных отношений не совместима с вторжением в них третьей стороны. "Брак у всех да будет честен и ложе непорочно; блудников же и прелюбодеев судит Бог", - эти слова из Послания к Евреям (Евр. 13, 4) составляют один из ключевых мотивов молитвенных прошений обручения и венчания.

Православная Церковь с традиционно высоким уважением относится к врачебной профессии5, видя в достижениях медицины проявление дарованной от Бога способности исцелять поврежденное болезнью человеческое естество (см. Сир. 38, 1-8, 12-14). В основе такого отношения лежит идея синергии, сотворчества Бога и человека в преображении мира.

Вместе с тем, Церковь отвергает всякую претензию человека поставить себя на место Творца мироздания, "стать как боги" (ср. Быт. 3, 5). В частности, многие Отцы Церкви напоминали, что возможности медицины никогда не станут безграничными. "Как не должно вовсе избегать врачебного искусства, так несообразно полагать в нем всю свою надежду", - писал св. Василий Великий. Зачатие и рождение ребенка, с точки зрения христианской веры , представляется даром Божиим. "Приобрела я человека от Господа", - говорит Ева по рождении сына (Быт. 4, 1). О бесплодной Анне, впоследствии матери пророка Самуила, сказано, что "Господь заключил чрево ее" (1 Цар. 1, 5). Когда же она, после долгих молитв, рождает ребенка, то говорит: "От Господа [Бога Саваофа] я испросила его" (1 Цар. 1, 20). Автор псалма описывает развитие эмбриона и плода как творческий акт Бога: "Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей... Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои" (Пс. 138, 13, 15-16). О том же свидетельствует Иов в своих словах, обращенных к Богу: "Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом... Ты вывел меня из чрева" (Иов 10, 8, 18). "Я образовал тебя во чреве... и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя", - говорит Господь пророку Иеремии (Иер. 1, 5-6).

Исходя из такого представления, Православная Церковь настаивает на неприкосновенности жизни человеческого плода или эмбриона на любой стадии развития. "Тот, кто будет человеком, уже человек", - писал Тертуллиан на рубеже II и III веков7.Поэтому Церковь с древнейших времен рассматривала намеренный аборт как убийство, как преступное посягательство на священный дар человеческой жизни. "Умышленно погубившая зачатый во утробе плод подлежит осуждению смертоубийства... Дающие врачевство для извержения зачатого в утробе суть убийцы, равно и приемлющие детоубийственные отравы", - сказано во 2 и 8 правилах святителя Василия Великого (IV век), включенных в Книгу правил Православной Церкви и подтвержденных 91 правилом VI Вселенского Собора. При этом святитель Василий уточняет, что тяжесть вины не зависит от срока беременности: "У нас нет различения плода образовавшегося (т. е. уже принявшего человеческий образ. - Н.Б.) и еще необразованного"8. А святитель Иоанн Златоуст называл причиняющих аборт даже "худшими, нежели убийцы", поскольку одновременно серьезной угрозе подвергается жизнь и здоровье матери.

Вместе с тем, некоторые отцы (преп. Макарий Великий или автор приписываемых ему творений, блаж. Иероним и Феодорит Кирский, Иоанн Болгарский и св. Кирилл Туровский) считали, что одушевление зародыша происходит не тотчас же по зачатии, но лишь спустя некоторое время - подобно тому, как при сотворении первого человека Бог прежде создал тело Адама, а затем уже "вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою" (Быт. 2, 7). Такая же позиция отражена в "Православном исповедании" (1643): "Душа дается от Бога в то время, когда тело образуется и соделается способным к восприятию оной"9.

Из этих предпосылок вытекает дифференцированное отношение православных богословов к различным методам доступной в наши дни аномальной техники деторождения (позиция римско-католической Церкви более простая и однозначная: она оценивает все такие методы негативно, исходя из традиционного для католической моральной теологии понятия ненарушимого естественного закона10.

1. Искусственное оплодотворение незамужней женщины все православные авторы считают морально недопустимым - прежде всего, исходя из интересов ребенка, так как в этом случае он, будучи рожден вне брачного союза, основанного на ответственной любви, заведомо лишается возможности быть воспитанным в полноценной семье. Кроме того, весьма серьезные этические возражения вызывает сама идея "анонимного отцовства", не обремененного какой бы то ни было ответственностью за рождающихся детей.

2. Искусственное оплодотворение замужней женщины без согласия и участия ее мужа также недопустимо с этической точки зрения, поскольку сопутствующие такому оплодотворению ложь и двусмысленность разрушают целостность брачных отношений, как и "обычная" супружеская измена.

3. А если искусственное оплодотворение происходит с согласия супруга? Православные авторы, оценивающие этическую сторону такой операции, разграничивают в этическом плане гомогенное оплодотворение с использованием спермы мужа и оплодотворение с помощью донорского (обычно анонимного) генетического материала. В последнем случае усматривают недопустимое вторжение в таинство брачных отношений третьей стороны, которое, даже будучи опосредовано медицинско-технологической процедурой, все же разрушает связь супружеской верности. Если уж муж неспособен к оплодотворению и медицинская наука не может ему помочь, жена должна принять его таким, каков он есть, не пытаясь найти ему квази-замену в лице другого мужчины-донора.

4. Эти возражения отпадают в случае гомогенного оплодотворения. Правда, некоторые авторы находят этически ущербным и даже недопустимым всякое зачатие вне "естественного" полового общения. Другие же не считают, что момент зачатия обязательно должен быть связан с физическим актом супружеской любви. В самом деле, является ли такая связь необходимой? Как можно вывести это утверждение из общепризнанных постулатов православной этики? "Искусственным", в конце концов, является всякое медицинское вмешательство в деятельность человеческого организма, но это не является основанием для того, чтобы отвергать возможности медицины.

Выдвигались (чаще в католической, чем в православной литературе) и возражения иного рода, связанные со способом извлечения спермы, необходимой для оплодотворения. Известно, что Церковь с неодобрением относится к мастурбации, усматривая в ней морально ущербный способ полового самоудовлетворения. Но ведь в случае искусственного оплодотворения процедура получения семени приобретает совсем иную мотивацию, поэтому сходство с мастурбацией остается скорее внешним. Кроме того, в последнее время стали применяться методики, позволяющие получать семенные клетки без извержения семенной жидкости (например, при помощи пункции эпидидимиса). Многие богословы разделяют вывод протопресвитера Стэнли Харакаса, профессора греческой православной Богословской школы Святого Креста в Бруклине: искусственное оплодотворение спермой мужа - "это вполне приемлемый способ использования медицинских знаний, позволяющий христианскому браку реализовать одну из главных целей: продолжение рода"11.

5. Сложнее обстоит дело в случае непроходимости фаллопиевых труб, побуждающей прибегать к экстракорпоральному оплодотворению in vitro. Этические аргументы против применения этого способа связаны с клинической практикой одновременного оплодотворения спермой мужа нескольких яйцеклеток, извлеченных в процессе лапароскопии из яичника женщины, с последующим отбором наиболее "перспективных" эмбрионов для имплантации в матку. Оставшиеся эмбрионы обыкновенно замораживаются и хранятся для повторных попыток, чтобы не прибегать к новой лапароскопии в случае неудачной имплантации. Когда же желаемый результат достигнут, "избыточные" эмбрионы разрушаются или используются для разного рода клинических экспериментов. Практикуется также имплантация такого донорского эмбриона другой бесплодной женщине.

Ясно, что такая практика противоречит представлению Церкви о человеческом эмбрионе как носителе человеческого достоинства. С этой точки зрения, намеренное уничтожение эмбрионов, как и намеренный аборт, является недопустимым посягательством на зачатую жизнь. Конечно, вопрос, что считать началом жизни нового человеческого существа, - очень сложный. Не так давно считалось, что около 8% зародышей, зачатых в результате обычного полового акта, не закрепляются на стенке матки и погибают естественным путем. Теперь специалисты в области эмбриологии называют другие цифры - до 60%. Учитывая это, можно ли утверждать, что даже еще не имплантированный эмбрион уже обладает некими человеческими правами, в частности, правом на неприкосновенность его жизни?

Некоторые авторы предлагают считать моментом зарождения нового человека именно имплантацию эмбриона в матку. Другие усматривают этот момент в формировании первичной полоски, в начале формирования нервной системы или в первом проявлении мозговой деятельности. Многие древние писатели полагали, что зародыш считается человеком с тех пор, как начинает шевелиться в утробе. Для иных же человеческая личность существует лишь с момента рождения на свет. Находятся, впрочем, и сторонники "прерывания жизни" (а попросту говоря - убийства) уже рожденных индивидуумов в случае тяжких аномалий внутриутробного развития, не позволяющих рассчитывать на формирование "полноценной психики". Ну, а отсюда один шаг до оправдания известного обычая спартанцев, которые умерщвляли новорожденных с признаками слабости или болезни.

Где же грань? Когда эмбрион становится человеком и требует соответственного к себе отношения? Современные богословы - как православные, так и католические - ссылаясь, главным образом, на каноническое право, осуждаюшее аборты независимо от срока развития плода, считают момент оплодотворения яйцеклетки единственным актом подлинно качественного изменения. Ни одна из последующих стадий развития не может с большим основанием, чем все остальные, считаться "началом формирования личности". Эту позицию разделяет и значительная часть ученых. А если так, если мы должны рассматривать даже бластомеры в чашке Петри как (потенциальные) человеческие существа, то распространенная практика оплодотворения представляется морально недопустимой.

6. Возможна, однако, и модификация оплодотворения "в пробирке" с использованием единственной яйцеклетки или с имплантацией всех образовавшихся эмбрионов в утробе матери. Одни православные богословы возражают и против такой процедуры с учетом высокой частоты аномалий развития и гибели зародыша в ходе "пробирочных" экспериментов; кроме того, в новом способе оплодотворения не без оснований усматривают опасный шаг к дегуманизации человеческой жизни у самых ее истоков с непредсказуемыми последствиями в плане формирования менталитета. Другие, впрочем, не считают эти аргументы достаточно убедительными и высказываются в пользу признания этической приемлемости оплодотворения in vitro без создания "запасных" эмбрионов12.К такой точке зрения склоняются в последнее время и некоторые католические теологи13.

7. Практика донорства яйцеклеток или эмбрионов представляется столь же недопустимой в моральном отношении, как и использование донорской спермы. В обоих случаях основанием для этических возражений является идея защиты целостности и уникальности брачных отношений.

8. Наконец, все разновидности суррогатного материнства (вынашивания оплодотворенного яйца женщиной, которая после родов возвращает младенца генетическим родителям или отцу, или его жене) единодушно осуждаются православными и католическими авторами. Признать этот метод - значило бы пренебречь той глубочайшей эмоциональной и духовной связью, которая устанавливается между матерью и младенцем во время беременности. По многим свидетельствам, "вынашивающая мать" в большинстве случаев переживает мучительный психологический стресс, отдавая рожденное ею дитя. Кроме того, очевидно, что ребенок в подобной ситуации рождается кандидатом на мучительный кризис идентичности в будущем. Кто его настоящая мать? Та, что родила? Та, что зачала? А возможно, та, что предоставила "генетический материал"?14 Итак, что мог бы посоветовать представитель Православной Церкви бесплодным супругам, отчаянно желающим рождения ребенка? Ответы универсального характера в такой области давать крайне трудно. Понятно, что надо молиться; но, может быть, надо делать что-то еще? Наверно, самым правильным ответом был бы такой: посоветуйтесь с вашим духовником. Но, к сожалению, компетентное и ответственное духовническое руководство, основанное на подлинно глубоком сострадании и проникновении в суть проблемы, нередко подменяется в наше время псевдостарчеством, представители которого с легкостью и без тени сомнений берутся отвечать на любые вопросы, в том числе и недоступные их пониманию. Видимо, супругам-христианам придется принимать решение самим, вполне сознавая свою ответственность перед Богом. Некоторым руководством могут послужить изложенные выше соображения православных пастырей и богословов.

Добавить к ним я решился бы следующие мысли. В таинстве Брака мы испрашиваем новобрачным "плода чрева на пользу". А что, собственно, значат эти слова? Может ли рождение ребенка оказаться не на пользу той или иной супружеской паре? Думаю, что да. И в этом убеждают меня три обстоятельства.

Во-первых (это - доказательство от противного), знакомство с семьями, в которых родившиеся дети, хотя их вроде бы и ждали, оказались "лишними". Родители, как выяснилось, не обладали достаточной духовной и эмоциональной зрелостью, чтобы посвятить себя заботе об этих всецело зависимых от них существах.

Во-вторых, мне известны бездетные пары, которые сумели прожить отнюдь не бесплодную жизнь, наполненную ласковой заботой друг о друге и об окружающих. Избыток любви, которую они не смогли подарить родным детям, они сделали драгоценным даром для "неродных" - детей и взрослых, живущих рядом с ними в холодном мире отчужденности и одиночества. Оказывается, бездетность тоже можно осознать как особое призвание, подобно тому, как иные - по собственной воле или нет - восприняли безбрачие.

И в-третьих, наконец, не надо забывать об открытой для многих возможности усыновления ребенка, оставшегося без родителей. Судя по печальным показателям нашей статистики, этот благородный путь предоставляет желающим достаточно шансов.